Цифровизация обещала стать воротами в мир удобства и безграничной свободы, но постепенно трансформируется в тотальную систему, из которой невозможно выйти. Об этом тревожном феномене недавно напомнил основатель Telegram Павел Дуров, чье эмоциональное заявление стало вирусным: «Наше поколение рискует войти в историю как последнее, у кого были свободы — и кто позволил их отнять». Это ощущение совпадает с настроениями миллионов, чувствующих, как цифровое пространство, созданное как инструмент освобождения, превращается в механизм жесткого контроля.
Сегодня любое базовое действие требует цифрового подтверждения: запись к врачу — через приложение, покупка билета — ввод личных данных, оплата услуг — подтверждение биометрией. На первый взгляд, это прогресс. Но за ним скрывается тревожная реальность: согласие человека на обработку данных перестает быть добровольным, если без него невозможно получить жизненно важную услугу. Так рождается цифровое принуждение — ситуация, когда участие в цифровой системе становится обязательным условием доступа к базовым правам и возможностям. Отказ равнозначен самоисключению из современного общества.
Во многих странах значительная часть социальных, транспортных и административных услуг уже переведена в онлайн. Это, безусловно, ускоряет процессы, снижает коррупционные риски и экономит ресурсы. Однако оборотной стороной медали является потеря выбора.
В Узбекистане этот процесс также стремительно набирает обороты. Проекты вроде электронного правительства, суперприложения myID, платформы E-Med и портала my.gov.uz делают получение услуг молниеносным, но цена — это всё более полное погружение в цифровую зависимость. Чтобы получить медицинскую помощь, оформить документы или оплатить налоги, гражданин обязан зарегистрироваться в системе, подтвердить биометрию и дать согласие на обработку чувствительных сведений. Фактически, отказаться невозможно: без цифровой идентификации базовые услуги становятся недоступными.
В результате государство получает беспрецедентный доступ к чувствительным сведениям — о здоровье, имуществе, семейном положении и перемещениях граждан. Когда государство или бизнес предлагают только один, цифровой путь взаимодействия, согласие на сбор данных превращается из акта свободной воли в вынужденную необходимость.
В Регламенте Европейского Союза о защите данных (GDPR, 2018) прямо указано, что согласие действительно лишь тогда, когда оно «дано свободно, конкретно, информировано и недвусмысленно». Если получение услуги зависит от согласия — оно уже не может считаться добровольным. Этот принцип подтверждает и ООН в руководящих принципах по бизнесу и правам человека (Guiding Principles on Business and Human Rights, 2011), где подчеркивается, что компании обязаны обеспечивать meaningful choice — осознанный выбор без потери доступа к базовым услугам. В Рекомендациях OECD по защите данных (2022) отмечается, что цифровое согласие слишком часто превращается в «механический клик без понимания последствий».
Тем временем цифры говорят сами за себя. Согласно UNESCO Digital Inclusion Report 2023, более 37% населения мира не обладает цифровыми навыками, но уже сталкивается с требованием использовать онлайн-сервисы для получения медицинской помощи, образования или социальной поддержки. А OECD Digital Economy Outlook 2022 показал, что 42% пользователей соглашаются на обработку персональных данных, потому что иначе невозможно продолжить использование сервиса. Это и есть цифровое принуждение — согласие без выбора, удобство, превращенное в форму зависимости.
Проблема особенно остро проявляется в странах, где цифровизация идёт быстрее, чем формирование правовых и этических стандартов. Биометрические системы в транспорте и банках требуют постоянного сканирования лица. Мобильные ID становятся единственным способом подтвердить личность. Государственные порталы перестают предлагать оффлайн-альтернативу. В итоге технологический прогресс начинает воспроизводить новое социальное неравенство: пожилые люди, жители сельских регионов и уязвимые группы оказываются исключенными из цифровой экономики, потому что не могут или не хотят передавать свои данные.
Цифровое принуждение — это не только вопрос технологий, но и вопрос свободы выбора. Международное право пока не дает четкого определения этому понятию, но многие эксперты призывают закрепить его на уровне законодательства. Государства могут предусмотреть право гражданина на офлайн-доступ к базовым услугам, ввести юридическое понятие «цифрового принуждения» и требовать проведения регулярных аудитов цифровых систем, чтобы выявлять скрытые формы обязательного согласия.
Для стран, находящихся на этапе активной цифровой трансформации, таких как Узбекистан, этот вопрос особенно важен. Здесь создаются национальные суперприложения, внедряется биометрическая идентификация, развивается электронное правительство. Все эти шаги полезны, но они должны идти параллельно с защитой прав пользователя. Иначе цифровизация, задуманная как инструмент свободы, превратится в механизм давления.
Цифровая грамотность и этика технологий становятся ключом к предотвращению этой угрозы. Пользователи должны понимать, какие данные они передают, кому, на каких условиях и как могут ими управлять. А компании и государственные структуры обязаны сделать этот процесс прозрачным и подотчетным. Принуждение, даже замаскированное под удобство, остаётся принуждением.
Истинная цифровая свобода заключается не только в праве подключаться, но и в праве отказаться. Если человек теряет возможность выбора, технологии перестают быть инструментом прогресса — они становятся формой контроля. Цифровая трансформация будет справедливой только тогда, когда гражданин сможет сказать «нет» и при этом не потеряет свои права.
Слова Дурова звучат как предупреждение не только для глобального сообщества, но и для стран, находящихся в активной фазе цифровой трансформации, включая Узбекистан. Если пользователь теряет возможность сказать «нет» без потери доступа к своим правам, значит цифровая свобода уже под угрозой. Сегодня именно этот баланс — между инновациями и свободой, между данными и достоинством — определяет, каким будет цифровое будущее. И то, насколько государства готовы защищать осознанное согласие, покажет, станет ли цифровая эпоха временем свободы или временем новой зависимости.
Проект Uzbekistan Digital Rights Media Initiative (UDRMI) реализуется Центром развития современной журналистики (MJDC) в партнёрстве с Legal Policy Research Centre (LPRC) при финансовой поддержке Европейского союза (EU).
Сегодня любое базовое действие требует цифрового подтверждения: запись к врачу — через приложение, покупка билета — ввод личных данных, оплата услуг — подтверждение биометрией. На первый взгляд, это прогресс. Но за ним скрывается тревожная реальность: согласие человека на обработку данных перестает быть добровольным, если без него невозможно получить жизненно важную услугу. Так рождается цифровое принуждение — ситуация, когда участие в цифровой системе становится обязательным условием доступа к базовым правам и возможностям. Отказ равнозначен самоисключению из современного общества.
Во многих странах значительная часть социальных, транспортных и административных услуг уже переведена в онлайн. Это, безусловно, ускоряет процессы, снижает коррупционные риски и экономит ресурсы. Однако оборотной стороной медали является потеря выбора.
В Узбекистане этот процесс также стремительно набирает обороты. Проекты вроде электронного правительства, суперприложения myID, платформы E-Med и портала my.gov.uz делают получение услуг молниеносным, но цена — это всё более полное погружение в цифровую зависимость. Чтобы получить медицинскую помощь, оформить документы или оплатить налоги, гражданин обязан зарегистрироваться в системе, подтвердить биометрию и дать согласие на обработку чувствительных сведений. Фактически, отказаться невозможно: без цифровой идентификации базовые услуги становятся недоступными.
В результате государство получает беспрецедентный доступ к чувствительным сведениям — о здоровье, имуществе, семейном положении и перемещениях граждан. Когда государство или бизнес предлагают только один, цифровой путь взаимодействия, согласие на сбор данных превращается из акта свободной воли в вынужденную необходимость.
В Регламенте Европейского Союза о защите данных (GDPR, 2018) прямо указано, что согласие действительно лишь тогда, когда оно «дано свободно, конкретно, информировано и недвусмысленно». Если получение услуги зависит от согласия — оно уже не может считаться добровольным. Этот принцип подтверждает и ООН в руководящих принципах по бизнесу и правам человека (Guiding Principles on Business and Human Rights, 2011), где подчеркивается, что компании обязаны обеспечивать meaningful choice — осознанный выбор без потери доступа к базовым услугам. В Рекомендациях OECD по защите данных (2022) отмечается, что цифровое согласие слишком часто превращается в «механический клик без понимания последствий».
Тем временем цифры говорят сами за себя. Согласно UNESCO Digital Inclusion Report 2023, более 37% населения мира не обладает цифровыми навыками, но уже сталкивается с требованием использовать онлайн-сервисы для получения медицинской помощи, образования или социальной поддержки. А OECD Digital Economy Outlook 2022 показал, что 42% пользователей соглашаются на обработку персональных данных, потому что иначе невозможно продолжить использование сервиса. Это и есть цифровое принуждение — согласие без выбора, удобство, превращенное в форму зависимости.
Проблема особенно остро проявляется в странах, где цифровизация идёт быстрее, чем формирование правовых и этических стандартов. Биометрические системы в транспорте и банках требуют постоянного сканирования лица. Мобильные ID становятся единственным способом подтвердить личность. Государственные порталы перестают предлагать оффлайн-альтернативу. В итоге технологический прогресс начинает воспроизводить новое социальное неравенство: пожилые люди, жители сельских регионов и уязвимые группы оказываются исключенными из цифровой экономики, потому что не могут или не хотят передавать свои данные.
Цифровое принуждение — это не только вопрос технологий, но и вопрос свободы выбора. Международное право пока не дает четкого определения этому понятию, но многие эксперты призывают закрепить его на уровне законодательства. Государства могут предусмотреть право гражданина на офлайн-доступ к базовым услугам, ввести юридическое понятие «цифрового принуждения» и требовать проведения регулярных аудитов цифровых систем, чтобы выявлять скрытые формы обязательного согласия.
Для стран, находящихся на этапе активной цифровой трансформации, таких как Узбекистан, этот вопрос особенно важен. Здесь создаются национальные суперприложения, внедряется биометрическая идентификация, развивается электронное правительство. Все эти шаги полезны, но они должны идти параллельно с защитой прав пользователя. Иначе цифровизация, задуманная как инструмент свободы, превратится в механизм давления.
Цифровая грамотность и этика технологий становятся ключом к предотвращению этой угрозы. Пользователи должны понимать, какие данные они передают, кому, на каких условиях и как могут ими управлять. А компании и государственные структуры обязаны сделать этот процесс прозрачным и подотчетным. Принуждение, даже замаскированное под удобство, остаётся принуждением.
Истинная цифровая свобода заключается не только в праве подключаться, но и в праве отказаться. Если человек теряет возможность выбора, технологии перестают быть инструментом прогресса — они становятся формой контроля. Цифровая трансформация будет справедливой только тогда, когда гражданин сможет сказать «нет» и при этом не потеряет свои права.
Слова Дурова звучат как предупреждение не только для глобального сообщества, но и для стран, находящихся в активной фазе цифровой трансформации, включая Узбекистан. Если пользователь теряет возможность сказать «нет» без потери доступа к своим правам, значит цифровая свобода уже под угрозой. Сегодня именно этот баланс — между инновациями и свободой, между данными и достоинством — определяет, каким будет цифровое будущее. И то, насколько государства готовы защищать осознанное согласие, покажет, станет ли цифровая эпоха временем свободы или временем новой зависимости.
Проект Uzbekistan Digital Rights Media Initiative (UDRMI) реализуется Центром развития современной журналистики (MJDC) в партнёрстве с Legal Policy Research Centre (LPRC) при финансовой поддержке Европейского союза (EU).